Марк Твен - Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.]
— Я тебя сейчас пристрелю, как бешеную собаку, предатель! — говорил человек с пистолетом.
Тот корчился на полу и вопил:
— Не трогай меня, Билл! Ради бога, не трогай! Клянусь, я никому не скажу!
В ответ на эти мольбы человек с фонарём злобно рассмеялся:
— Не выдашь? В первый раз ты сказал истинную правду: клянусь, ты нас действительно не выдашь. Ишь как хнычет, а ведь, если бы он был сильнее, он укокошил бы нас обоих! А за что? Просто так, здорово живёшь! Только за то, что мы хотели получить принадлежащее нам по праву. Только за это! Держу пари, ты больше никому не будешь грозить, Джим Тернер!
— Погоди стрелять, Билл! — сказал человек с фонарём.
— Чего нам ещё с ним возиться, Джек? Я хочу заставить эту собаку замолчать навеки. Разве он этого не заслужил? Разве он сам не застрелил точно так же старика Гатфильда?
— Но я не желаю его убивать, и у меня есть на то свои причины.
— Да благословит тебя бог за такие слова, Джек Пакард! Век их не забуду, пока жив, — хныкал лежавший на полу.
Не обращая внимания на его слова, Джек Пакард повесил фонарь на гвоздь и, кликнув за собой Билла, пошёл в потёмках прямо к тому месту, где я спрятался. Я поспешно отполз в сторону и юркнул в первую попавшуюся каюту, чтобы не попасться им на глаза.
У входа в каюту, куда я забрался, Джек остановился и сказал Биллу:
— Войдём сюда!
Оба негодяя вошли. Я едва успел вскарабкаться на верхнюю койку.
Я не мог видеть их, но чувствовал их присутствие по сильному запаху водки. Хорошо, что я не пью водки, хотя, я думаю, они всё равно не заметили бы, потому что от страха у меня захватило дыхание. Да и всякому стало бы жутко слушать такой разговор. Негодяи беседовали тихо, но горячо и серьёзно. Билл хотел во что бы то ни стало убить Тернера.
— Он грозился выдать нас, и он непременно выдаст, если мы отпустим его. Ты так же хорошо это знаешь, Джек, как и я… так чего же медлить? По-моему, его непременно надо прикончить.
— Я и сам того же мнения, — спокойно заметил Джек.
— Чёрт возьми, к чему же канителиться? Пойдём и расправимся с ним.
— Подожди минутку, Билл, и выслушай меня, я ещё не договорил. Пристрелить его, конечно, хорошо, но можно устроить всё дело гораздо спокойнее, без всякого риска! Зачем рисковать, когда это же самое можно сделать, и не подвергаясь опасности? Разве я не прав?
— О, конечно! Только как же ты это сделаешь?
— Слушай. Мы осмотрим ещё раз всё судно, чтобы чего не забыть, потом отправимся на берег и спрячем там нашу добычу. Затем будем спокойно ждать. Не пройдёт и двух часов, как эта старая лохань пойдёт ко дну. И если наш молодец утонет, кто в этом — виноват? Он сам! И больше никто. Зачем он пошёл на разбитое судно? Подумай-ка! Я всегда против того, чтобы убивать человека, когда этого можно избегнуть, — это глупо и неблагородно. Именно неблагородно.
— Ты прав! А если пароход не потонет так скоро?
— Ну, два часа мы можем подождать. Идём!
Они отправились, я тоже поспешно выбрался из каюты, обливаясь холодным потом, и пополз к тому месту, где мы причалили. Было темно, как в могиле. Я едва слышно шепнул: «Джим!» Он отозвался у самого моего локтя слабым стоном.
— Скорей, Джим, нам некогда хныкать! Там шайка убийц и разбойников; если мы не отыщем их лодку и не пустим её по течению, то одному из тех молодцов придётся плохо. А я хочу, чтобы они все трое попали в тюрьму. Скорей, скорей! Я поищу лодку по этой стороне парохода, ты — по другой. Потом садись скорей на плот и…
— Плот? О, господи! Плота нет. Плот оторвало и унесло, а мы тут…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Спаслись с разбитого судна. — Сторож. — Заснули как мёртвые.
У меня захватило дыхание от ужаса, я чуть не упал без чувств. Оставаться на разбитом судне, да ещё в обществе разбойников, это не шутка! Теперь во что бы то ни стало нам нужно было найти их лодку для спасения собственной шкуры.
Дрожа всем телом, мы пробирались ощупью по правому борту судна, и нам показалось, что прошла целая вечность, пока мы добрались до кормовой части. Но лодки решительно нигде не было. Джим едва держался на ногах от страха. Со мной было не лучше, но в этом я не признался бы ни за что в мире. Я потащил Джима вперёд, уверяя его, что, оставаясь на разбитом судне среди этих негодяев, мы всё равно погибнем. Мы поползли ещё дальше. Наконец мы достигли той части палубы, которая была уже залита водой, и вдруг — о, радость! — я увидел во мраке что-то чёрное на воде — это была лодка! Мы свободно вздохнули. Но только что я захотел вскочить в неё, как возле меня вдруг открылась дверь каюты и появилась голова одного из разбойников. Как он меня не заметил, это было просто чудо какое-то! Он повернул голову назад и шепнул:
— Убери ты этот проклятый фонарь, Билл! Он может нас выдать!
Негодяй бросил в лодку какой-то мешок и вскочил в неё сам. Это был Джек. Затем вылез Билл и тоже спустился вниз.
— Отчаливай! — прошептал Джек.
Я уже не мог держаться за борт, я почти терял сознание. Вдруг Билл сказал:
— Подожди немного. Ты хорошо обыскал каналью?
— Нет. А ты?
— И не подумал! Значит, у молодца вся его доля в кармане!
— Так пойдём назад! Нет никакого расчёта оставлять деньги здесь. Идём скорей!
— А не догадается он, что у нас на уме?
— Может быть. Всё равно! Идём!
Разбойники выбрались из лодки и побежали в каюту.
С быстротой молнии мы бросились в лодку. Мне казалось, что мы подхвачены каким-то вихрем. Вытащить нож, перерезать канат было делом одной секунды — и мы поплыли!
Мы не тронули вёсел, не проронили ни слова, мы даже не дышали. Беззвучно скользили мы среди мёртвой тишины вдоль разбитого судна и через две минуты были уже далеко. Судно исчезло во мраке. Мы были спасены!
Отплыв на двести или триста ярдов от судна, мы заметили блеснувшую над водой звёздочку в том месте, где была привязана лодка. Это был свет фонаря. Разбойники, очевидно, искали исчезнувшую лодку. Теперь они очутились в таком же отчаянном положении, какое готовили Джиму Тернеру.
Мы усиленно налегли на вёсла и поплыли в погоню за нашим плотом. Вдруг мне стало жалко разбойников. Я подумал, что хоть они и убийцы, а всё-таки я не вправе так жестоко расправляться с ними.
— Джим, — сказал я, — как только завидим на берегу огонёк, мы причалим и спрячем лодку, а я пойду к людям, выдумаю какую-нибудь басню и направлю их к разбитому судну, чтобы те негодяи не потонули, как крысы. Пусть уж лучше их спасут из воды, чтобы повесить как следует.
Но привести нашу мысль в исполнение нам не удалось. Буря снова разбушевалась и даже сильнее, чем раньше. Дождь лил ручьями; нигде ни огонька: всё спало. Мы плыли всё дальше и дальше и зорко смотрели вдаль в надежде наткнуться на плот. Через некоторое время дождь стал тише, хотя небо всё ещё было покрыто тучами и изредка сверкала молния. Вдруг при одной вспышке молнии мы увидели впереди что-то чёрное. Это был он, наш плот. Как же мы обрадовались нашему старому милому другу! Вскоре мы заметили на правом берегу огонёк; я хотел непременно высадиться на берег: участь трёх разбойников свинцом лежала на моей совести. Но так как лодка была доверху нагружена добычей, награбленной ворами, мы свалили всё в одну кучу на плоту, и я просил Джима ехать дальше, но через час зажечь огонь, чтобы по этому знаку я мог найти его.
Затем я поплыл к тому месту, где виднелся свет, — очевидно, это была деревушка. Я направил свою лодку прямо к береговому огоньку, стараясь разглядеть, что было впереди. Оказалось, это был свет фонаря, висевшего на переднем шесте парового катера. Я бросился искать сторожа и наконец нашёл его: он крепко спал на шканцах.[3] Я легонько толкнул его несколько раз и начал громко плакать.
Он вскочил на ноги и с испугом озирался кругом, но, заметив меня, зевнул, потянулся и мирно проворчал:
— Ну что там такое? Не реви, мальчуган! Что случилось?
— Что там такое?
Я, всхлипывая, говорил:
— Папа… мама… сестра… и…
Я не мог продолжать: рыдания прервали мою речь.
— Да не реви же, мальчуган, у каждого есть своё горе, и твоему, вероятно, можно помочь! Что случилось с отцом, матерью и сестрой?
— Они… С ними… Да вы здешний караульный, что ли?
— Да, — самодовольно подтвердил он. — Я капитан, судовладелец, матрос, лоцман, штурман и караульный — всё вместе. Часто я представляю собой единственного пассажира и единственный груз. Я не так богат, как Горнбек, и не могу швырять деньги, как он, но всё-таки я тысячу раз говорил ему, что я доволен моим положением и не хотел бы поменяться с ним. Потому что, говорю я, я признаю только жизнь моряка; да я лучше дам повесить себя, чем соглашусь жить в захолустье, где не знаешь, что делается на свете, — нет, нет, хотя обсыпьте меня золотом, говорю, я…
